Фарит Гареев
"Девушка в красном"
К двум часам пополудни вторая смена начала подтягиваться к городскому рабочему вокзалу. В половине третьего отсюда должен был отъехать вахтовый автобус, с тем, что бы отвезти рабочих до предприятия, расположенного в двадцати километрах от города.
Первым на вокзал пришел сорокалетний мужичонка Ганичев Алексей. Субъект вечно раздраженный, нервный, по злому ехидный и отчаянный выпивоха вдобавок, был он и сегодня, судя по всему, крепко болен после вчерашнего. Утерев ладонью пот со лба, Ганичев присел на бетонный парапет и закурил.
Лето уже кончалось, стояли последние дни августа, и, как на грех, выдались они ненастными, прохладными. Мглистое, почти осеннее небо висело низко над городом, давило на него всею своей тяжестью, медленное, ленивое. Листья тополей, которыми была обсажена по периметру площадка перед вокзалом, уже начали желтеть и опадать понемногу. Белого кирпича пятиэтажки невдалеке от вокзала приобрели скучный серый цвет. Ганичев оглядел весь этот унылый пейзаж, запахнул плотнее полы кожаной куртки, и нахохлился.
Курил Ганичев с явным неудовольствием, морщился все время страдальчески, и все посматривал на свою сумку, поставленную в ногах. Докурив сигарету до половины, он все-таки не выдержал, открыл сумку, достал полуторалитровую пластиковую бутылку с пивом, и отпил из нее. Посидел несколько мгновений с закрытыми глазами, затем положил бутылку обратно в сумку, и снова взялся за сигарету.
В одиночестве, впрочем, Ганичев пребывал недолго. Спустя минуты две-три после его появления из-за угла вокзала вывернул Каратаев Расим. Подойдя к Ганичеву, Каратаев приветственно кивнул головой и присовокупил к этому кивку протянутую ладонь. Ганичев протянутую ладонь пожал без энтузиазма, и отвернулся.
- Как всегда? - спросил Каратаев, доставая сигарету и несколько исподлобья глядя на Ганичева.
- Что, - как всегда? - не поворачивая головы к собеседнику, уточнил Ганичев.
- Братка Митька, говорю, помирает, ухи просит, - намекнул Каратаев на вполне очевидное обстоятельство.
- Умный такой, да? - обозлился Ганичев.
- А чего злишься-то? - удивился Каратаев. - Я же так... Поинтересовался только.
- Поинтересовался он... А то не видишь?
- Ну, вижу...
- А чего же тогда спрашиваешь?
- Так... Просто спросил.
Ганичев повернулся к Каратаеву, смерил его взглядом с головы до ног, и сообщил:
- Если говоришь, - "просто", тогда непременно добавляй "я дурак"! Так оно вернее будет. Ага.
- Вот уж и спросить нельзя, - проворчал Каратаев. - Если у самого настроения нет, тогда хоть другим его не порть.
- Это еще вопрос, - живо откликнулся Ганичев, - кто кому настроение портит. Сижу, понимаешь, никого не трогаю... Так нет, - надо обязательно подойти и спросить! Да еще с подвохом!
- Да с каким еще подвохом?
- Ты что, - не видишь, что человек не в форме?
- А если не вижу?
- Вот я и говорю...
Назревающую ссору пресекло появление еще двух членов второй смены, - Давлетова и Ерохина. Эти, похоже, встретились по дороге... Впрочем, неважно где они встретились. Важно то, что подошли они к первопроходцам, гогоча во весь голос. Ганичев оборвал начатую фразу, и с подозрением уставился на вновь прибывших.
- Как это ты там говоришь? - сквозь смех спросил Ерохин. - Сейчас он вам еще скажет, что я на красный свет проехал? Ха-ха-ха...
- Чего ржете? - подозрительно спросил Ганичев.
- Да вот, - кивнул головой на Давлетова Ерохин, - Рустик анекдот хороший рассказал. И что интересно, - жизненный. Вообще, надо бы запомнить... Глядишь - пригодится.
- Ну-ка, расскажи, - потребовал Ганичев у Давлетова. Тот пожал плечами, и выложил анекдот, чуть ранее рассказанный Ерохину. Когда отсмеялись, отгромыхали (только Ганичев скорее обозначил смех, чем рассмеялся), Давлетов незамедлительно принялся за второй анекдот. Затем - за третий... И опять все громыхали, смеялись. Все, кроме всё того же Ганичева. После каждого рассказанного анекдота он сдержанно, как бы делая одолжение, посмеивался, и, хмыкнув затем, иронически взглядывал на Давлетова.
Вторая смена тем временем подтягивалась. Вновь подошедшие присоединялись к общей группе, и тоже начинали хохотать. Воодушевленный Давлетов сыпал анекдоты один за другим. Рабочий день, - вернее, вечер, - начинался неплохо. Не с унылого, во всяком случае, молчания, разреженного редкими репликами, как это было обычно, а со здорового смеха. Настроение у всех было приподнятое. Даже у тех, кто пришел на вокзал не в настроении. Разве что, Ганичев по-прежнему был хмур и невесел... Но он всю свою жизнь был таким, - всегда и всем недовольным. Кажется, он и родился с этим отвратительным, желчным и скептическим выражением лица, и недобрым взглядом. Такой уж он человек был, ничего не поделаешь.
Минут пятнадцать спустя после появления на вокзале Давлетова с Ерохиным вся вторая смена собралась на вокзале. Да и вахтовый автобус, который должен был отвезти всю смену в цех, уже стоял на площадке перед вокзалом с распахнутой дверью.
Кроме рабочих второй смены на вокзале никого еще не было. Спустя полчаса с вокзала должна была отойти вторая, основная партия вахтовых автобусов, но из рабочих той, второй партии никто еще не подошел. Только несколько в стороне от рабочих первой партии стояла парочка, - паренек и девушка лет восемнадцати-девятнадцати на вид. Паренек был как раз неприметный, - среднего росточка, с невыразительным лицом, с обычной для всех его сверстников короткой стрижкой. Девушка... А вот девушка заметно выделялась. Как минимум, на фоне своего невзрачного спутника. И вроде бы, ничего особенного в ней не было, миниатюрной, легонькой, с некрасивым лицом, но и в то же время что-то привлекало внимание к ней. Дело, должно быть, было в ярко-красном демисезонном пальтеце, в которое она была одета. Широкое понизу, коротким ярко-красным колокольчиком оно колыхалось на ней при каждом ее движении, и даже, чудилось, позванивало едва слышно.
На появление этой парочки рабочие внимания не обратили. Воодушевленный общим вниманием Давлетов продолжал травить анекдоты, и все слушали его, гоготали. Только вечно недовольный Ганичев, взглянув на парочку, проворчал:
- Тоже мне... Голубки какие.
- Чего это? - заинтересовался Ерохин.
- Да вон, - кивнул головой на парочку Ганичев. - Стоят... Чего им здесь надо? Места, что ли, больше нет? Ну, молодежь! Нет чтобы в кафешку зайти, или еще куда... А то нашли место!
- Так они едут, наверное, куда-то, - предположил Ерохин. Весьма часто водители вахтовых автобусов подсаживали "левых" пассажиров, которые сходили затем где-нибудь по дороге, у одной из придорожных деревушек. По правилам делать этого не полагалось, но что же у нас делается по правилам? Не оставлять же было людей на вокзале. Да и водителям автобусов какой никакой, а калымчик с этого перепадал. Так, мелочь, конечно, - на пиво и курево... Но все ж таки приятно.
- Едут... Все куда-то едут, - желчно сказал Ганичев. - Уехать бы и мне куда-нибудь. На необитаемый остров, к примеру. Чтобы ни одной мерзкой рожи не видеть.
Заслышав диалог Ганичева с Ерохиным, все обернулись, быстро и без особого интереса оглядели парочку, и снова стали слушать Давлетова. Ганичев это отметил, поджал губы, и с откровенной ненавистью стал рассматривать парочку.
- Ладно, - кончай курить, - провозгласил один из рабочих немного погодя. - На работе еще успеете накуриться. Полезли в дудку! - Он направился к автобусу.
- Тю, - на работе накуритесь!.. - вдогонку ему крикнул второй. - А кто же работать будет? На работе?
- Пять минут работали-работали... работали-работали... А потом часик - раз и перекурили по быстрому! - поддержал его Давлетов.
Несмотря на то, что шутка эта была старая и всем известная, все дружно загоготали и двинулись к автобусу... Впрочем, все шутки, принятые в этом кругу, ни новизной, ни особой изысканностью никогда не отличались. Грубыми и плоскими, если честно, были принятые в этом кругу шутки, в особенности розыгрыши. Но большего от них и не требовалось, поскольку единственной целью этих шуток и розыгрышей было желание хоть немного, да скрасить не слишком радостную и однообразную действительность.
Вообще, был это мир грубый и простой. Тяжелая и монотонная физическая работа, столь нелюбимая большинством рабочих, наложила свой отпечаток не только на их внешность, но и на внутренний мир. Впрочем, большинство из них и родились такими, - с несложными понятиями о жизни... а иногда и просто безо всяких понятий. Те же из рабочих, чья внутренняя жизнь миру внешнему не соответствовала, к этому последнему приноравливались, потому что иного мира не существовало, а тот, что существовал, требовал хотя бы внешнего тождества с ним.
В автобусе рабочие быстро разобрались по местам. Любители игры в "подкидного дурачка" достали фанерный лист, и пристроились на двух передних сиденьях, повернутых друг к другу. Остальные прошли дальше, расселись по одному, по двое. На заднем, во всю ширину салона сиденье устроилась большая группа из пяти человек, центром которой был Давлетов. Что и подтвердилось незамедлительно очередным взрывом смеха после рассказанного им анекдота. Обычно вторая смена на работу ехала не то чтобы в полном, но большей частью в молчании. Но сегодня, разогретые Давлетовым, все как-то разговорились. В автобусе стоял неумолчный гул голосов и беспрестанных взрывов смеха.
Ганичев устроился на третьем сиденье, один. Общая атмосфера веселья его, казалось, не коснулась. Все то же самое, брезгливое и немного страдальческое выражение не сходило с его лица. Не таясь, Ганичев достал из сумки пиво, отпил, и спрятал бутылку обратно в сумку. Затем он закурил и уставился в окно. Парочка как раз прощалась. Лиц девушки и парня Ганичев не видел, поскольку парень стоял спиной к нему, и головой своей закрывал лицо девушки. Ганичев сдвинулся немного в сторону, пытаясь сменить ракурс, но как раз в это самое мгновение паренек с девушкой обнялись, и застыли в долгом объятье.
- Вот ведь, голубочки, - презрительно сказал Ганичев, разглядывая парочку. - Хотел бы я посмотреть, как вы будете через год после свадьбы обниматься...
- А с чего ты взял, что они поженятся? - спросили сзади. - Может, еще разбегутся, как в море корабли?
- Корабли в море расходятся, - язвительно поправил Ганичев.
- А люди - разбегаются, - сказал тот же самый голос, но уже неуверенно.
- Вот я и говорю, - не мешай божий дар с яичницей, - с немалым ехидством в голосе ответил на это Ганичев. - Вот что за привычка, я не пойму, - ничего не знают, а потом лезут!
- Это в каком смысле?
- Да в таком! Ты хотя бы сперва по-русски научись говорить правильно! - воскликнул Ганичев, но, почувствовав угрозу в заданном ему вопросе, решил сменить тему: - Вот обнимаются! Нет, ну, дают! Хоть в книгу рекордов Гиннеса их заноси!
После этого возгласа Ганичева все заинтересовались парочкой. Даже картежники, и те отставили карты в сторону. Не говоря уже о тех, кто сидел без дела. Только любители анекдотов еще грохотали на последнем сиденьи, не обращая внимания на остальных.
- Тоже мне, - презрительно произнес Ганичев. - Леди ин ред какая нашлась.
- Чего, чего? - не поняли остальные. - Какая еще леди?
- Темные вы люди, - сказал Ганичев. - С кем общаться приходится. Леди ин ред, говорю! В смысле, - женщина в красном. Песня такая есть. У этого, Криса де Бурга.
Помолчали, разглядывая парочку, похмыкали.
- А может она и не женщина еще? - спросил кто-то, подлаживаясь под интонацию и строй мыслей Ганичева.
- А ты иди, проверь, - посоветовал Ганичев.
- Это как это?
- Тебе показать?
Салон загрохотал... Вообще, этот самый Ганичев был известный пошляк и циник. Вот всегда и во всем он находил отрицательную сторону. Даже там, где ее, вроде бы, и быть не могло. Ну, ничего святого для этого человека на свете не существовало! Но вот что странно, - как-то симпатично у него все это выходило. Настолько симпатично, что его негативное отношение к окружающему миру быстро передавалось всем окружающим.
- А что, Витька, - иди, проверь! - крикнул кто-то под общий хохот. - А мы посмотрим!
- Сам иди! - откликнулся Витька.
- Слабо?!
Автобус гоготал, реготал, исходил животным хохотом. Дальше уже пошел совсем невообразимый и непередаваемый диалог, какой может быть только в замкнутом мужском коллективе.
- Шеф, - крикнул кто-то водителю. - Уже полтретьего, елки-палки! Поехали, говорю!
- Говорит он, - отозвался на это другой рабочий. - Да еще елки-палки! Что, - работать так не терпится? Погоди, успеешь еще. Настоишься на своем устье... Ввек бы его не видел!
- А для меня, может быть, работа всегда праздник?! - возразил первый голос.
- Праздник... Оно и видать... - ответил второй. - Тебя же из культбудки ничем не вытянешь! Разве что - подъемником. И то еще, неизвестно, - получиться ли? А туда же, - праздник...
- Иди ты, знаешь куда?!..
- Куда?
- Мужики, да ладно вам, - встрял в назревающий конфликт какой-то миротворец.
- Он первый начал, - одновременно произнесли спорщики.
- Как дети, честное слово...
Под общее ржание водитель завел двигатель. Парень с девушкой обернулись и поспешили к автобусу.
- Это куда это наша козочка собралась? - заинтересовался Ганичев. - Никак, расставание долгое предстоит?
- А может, - резонно предположил кто-то, - это не она, а он куда-то собрался?
- Логично, - сказал на это Ганичев. - А вот мы сейчас поглядим.
Парочка тем временем подошла к автобусу. Водитель, молчаливый пожилой дядька, потянулся уже было к рычагу переключения скоростей, но, заметив подошедших, улыбнулся, и движение руки приостановил. Глядя в зеркало заднего обзора, он наблюдал за пареньком и девушкой, и улыбался, грустно и немного завистливо.
Девушка, как-то по-матерински заботливо поправив воротник на джинсовой курточке любимого, что-то сказала ему, неслышное, и, не дожидаясь ответа, впорхнула в салон автобуса, легкая, невесомая почти. Красное пальтецо ее заколыхалось в проходе, девушка остановилась, высматривая свободное место. В автобусе уже успели накурить, но звучный и симпатичный запах хороших духов пробился сквозь тяжелый мшистый запах отечественных сигарет, и вытесняя его, поплыл по салону. Глядя поверх голов рабочих, девушка высмотрела свободное место в самом конце автобуса, как раз рядом с любителями анекдотов. Прошла туда, колыхая своим пальтецом-колокольчиком, и примостилась на самом краешке, вполоборота к сидящим.
Едва только девушка вошла в автобус, в салоне воцарилась полная тишина. Всего несколько секунд назад, заведенные пошляком и циником Ганичевым, все говорили наперебой, упражняясь в остроумии (вернее, в полном отсутствии его), гоготали похабно, а тут вдруг замолчали. Старательно избегая взглядов друг друга, рабочие уставились кто куда, сконфуженные. Только один из слушателей Давлетова сказал:
- Рустик, ты анекдот начал...
- Потом расскажу, - коротко ответил Давлетов и быстро показал глазами на девушку в красном.
Приятель Давлетова, проследив за его взглядом, понимающе кивнул головой, и в это же самое мгновение автобус тронулся с места, выехал с вокзала на улицу, и покатил к городской окраине. Замелькали за окнами серые пятиэтажки, затем пошел совсем уже унылый пейзаж городской промзоны, вслед за ним замельтешили, быстро-быстро сменяя друг друга, веселые разноцветные деревенские пятистенки пригорода.
В салоне автобуса по-прежнему царила неловкая тишина. С появлением в салоне автобуса девушки в красном что-то неуловимо поменялось в атмосфере. Даже Ганичев, и тот присмирел. И, хотя с лица его не сходило обычное для него скептическое и желчное выражение, он молчал, и мысли свои вслух не высказывал. Что было совсем непохоже на него. Те из рабочих, кто курил, не сговариваясь между собой, затушили сигареты. Даже те, кто успел сделать одну-две затяжки подчинились некоему общему движению.
В неловких, напряженных позах сидели все рабочие, боялись шевельнуться даже. Присутствие девушки в красном очевидно смущало их. Она сидела на своем заднем сиденье и видеть ее могли только любители анекдотов, но ее присутствие в салоне чувствовали все. Кто поглядывал в окно, старательно высматривая вдали что-то очень важное. Кто, нахмурив брови, смотрел строго и прямо перед собой. Картежники продолжили прерванную возгласом Ганичева игру, но играли они уже без громких выкриков, да и вообще без обычного азарта, как бы по инерции.
Водитель автобуса время от времени озадаченно поглядывал в зеркало заднего обзора справа над головой, и, удивленно качнув головой, переводил взгляд на дорогу.
Нет, определенно что-то очень странное происходило в салоне вахтового автобуса. Вернее, не в салоне, а глубоко внутри каждого из рабочих. Первая неловкость уже прошла, и постепенно, как на фотобумаге, на их грубых и обветренных лицах проступали несвойственные им суровость и мужество. Выражение глаз рабочих, поначалу недоуменное и сконфуженное, вслед за лицами тоже менялось, твердело, отражая тот процесс, что шел в душе каждого.
Девушка в красном сошла с автобуса за несколько километров до цеха, у небольшой придорожной деревушки. Некоторое время еще все рабочие сидели напряженные, суровые, молчаливые. На лицах их, траченных временем и жизнью, еще держалось странное и непривычное выражение мужества. Спустя километр кто-то кашлянул, закурил... Следом за ним, словно по приказу, задвигались и все остальные. Облегченно задвигались, точно сбросив какой-то невидимый, но очевидно тяжкий, а главное, - непривычный груз.
- Ну и жизнь! - воскликнул Ганичев и полез в сумку.
*******
