Фарит Гареев
"Хочу быть честным!"
У самого подножия подковообразно загнутой гряды высоких, поросших смешанным лесом холмов лежало небольшое, вытянутое в длину озеро. Дальний берег озера, холмистый, с крутыми обрывами, был пустынен, на берегу противоположном, пологом, равнинном, с более удобными подходами к воде, располагалось несколько домов отдыха и пионерских лагерей.
Вдоль равнинного берега, почти идеально повторяя его изгибы, тянулась хорошо укатанная грунтовая дорога. По дороге шел грузноватый приземистый мужчина лет пятидесяти на вид, одетый в хорошо пошитый костюм, дорогой, серого цвета, несколько мятый. В одной руке мужчина нес большой, раздутый изнутри пластиковый пакет с пластмассовыми ручками. В пакете при каждом шаге стеклянно позвякивало.
Судя по походке, мужчина был пьян, и пьян изрядно. Ступал он, впрочем, довольно уверенно, влево вправо, во всяком случае, не пошатывался. Но изредка мужчина оступался, точно нога его проваливалась в невидимую глазу ямку, хотя дорога, по которой он шел, пусть и грунтовка, была ровная. Нелепо взмахнув свободной от пакета рукой, мужчина останавливался и внимательно осматривал то место, где он оступился. Не найдя ничего подозрительного, он криво усмехался, и, перехватив пакет в другую руку, продолжал шагать дальше.
Воздух был прохладен, невысокое осеннее солнце почти не грело. Вода озера была спокойная, лишь временами слабый, едва ощутимый порыв ветерка пускал мелкую рябь по воде, но тут же, впрочем, все успокаивалось. Смешанный лес на противоположной стороне озера местами рыжел подпалинами пожелтевшей листвы, но большей частью листва на деревьях была еще зеленая.
Дойдя до одного из домов отдыха, мужчина остановился и со скорбным выражением лица стал осматривать его. Территория дома отдыха была обнесена невысокой, метра в полтора высотой, сетчатой оградой, недавно покрашенной в веселый голубоватый цвет. Хотя высокие тополя и кусты акации, густо посаженные по ту сторону ограды, скрывали строения, кое-что разглядеть все-таки было можно. Виднелись над кустами акации крыши приземистых деревянных домиков, в нешироких просветах между деревьями и кустами можно было разглядеть асфальтированные дорожки и ухоженные клумбы с увядшими уже цветами. В центре дома отдыха находилось двухэтажное красного кирпича здание под зеленой крышей.
Оглядев все это, мужчина сошел с дороги и, не меняя скорбного выражения лица, полез через ограду. С этим у него не заладилось; он долго возился, сначала взбираясь на ограду, затем спускаясь с нее. Мужчине явно мешал пакет, который он так и не выпустил из рук. Конечно, куда разумнее было бы просунуть пакет снизу под оградой, а затем уже перебраться на ту сторону налегке, но мужчина пакет из руки почему-то так и не выпустил, предпочел помучиться.
Очутившись на территории дома отдыха, мужчина с каким-то садомазохистическим удовольствием оглядел перепачканный краской костюм, затем уставился на густую непролазную стену кустов акации, своеобразную естественную преграду. Мужчина хмыкнул, и стал продираться прямо сквозь кусты. Ветки акации пружинисто цеплялись за костюм, стреляли по лицу, но мужчина только улыбался, точно это совсем не мешало ему, а скорее наоборот, - доставляло немалое удовольствие.
Наконец он выбрался на узкую асфальтированную дорожку, и, крепко стукнув об асфальт подошвами ботинок, пошел по ней. Этой дорожкой, минуя бревенчатые домики, умело стилизованные под деревенские, он вышел на основную, неширокую и прямую дорогу, которая вела вдоль берега к двухэтажному зданию под зеленой крышей и, дальше, к въездным воротам базы. Песчаный, клочковато поросший чахлой травкой пляж, уставленный деревянными лежаками и кабинками, тянулся по-вдоль берега почти до самых ворот, возле которых стоял вагончик зеленого цвета, - домик охраны, надо так полагать. От берега в воду уходили три длинных и узких мостка с перилами и еще небольшой причал. Возле причала покачивались несколько спущенных на воду катамаранов, весельных лодок, и небольшой прогулочный катер, сине-белый.
Дойдя до кирпичного здания под зеленой крышей и, чуть помедлив, мужчина поднялся на крыльцо под навесом, и, подойдя к двустворчатой, наполовину застекленной двери, подергал за ручку. Дверь была заперта. Мужчина еще раз дернул дверь на себя, и замер в раздумье.
- Эй, мужик!!! - донесся до него крик. - Тебе чего там надо?!
Мужчина оглянулся и увидел возле кустов акации рядом с домиком охраны невысокого худого мужичка в черных брюках и теплой рубашке в крупную черно-белую клетку. Мужичок, - по всей видимости, здешний сторож, - деловито застегнул ширинку, неуловимым движением руки явил на свет приличных размеров дубинку, и, небрежно помахивая ею, двинулся к зданию.
- Тебе, тебе говорю! - прокричал он. - Ты откуда там взялся?! Ну, замучили вы меня... Что вам тут всем, - медом намазано?! Мать вашу, так и растак...
Мужчина, выслушав грозный монолог сторожа, улыбнулся и стал спускаться с крыльца. Не дойдя до здания метров двадцати, сторож внезапно остановился, и, прищурясь, всмотрелся в лицо мужчины. Ошеломленный, видимо, своим открытием, он постоял в нерешительности несколько секунд, потом двинулся дальше, но уже не той решительной и быстрой походкой, которой шел до этого, а медленно, неуверенно. Что-то в этой, новой, его походке, было от той, какой подходит обычно к хозяину провинившийся песик. Так, знаете, помахивая хвостом...
- Здравствуй, Степаныч. - Мужчина протянул руку сторожу. - Ты чего разоряешься? Своих уже не узнаешь?
- Ну, как... Смотрю - посторонний шастает... - Степаныч недоуменно уставился на протянутую руку, затем поспешно схватился за нее. - Здравствуйте, Егор Ильич! Вы уж извините меня, - сразу-то и не признал. Зрение у меня уже плохое... - Он смолк, смущенно улыбаясь и почесывая затылок.
- Это ничего, Степаныч. Ничего...
- Да я, Егор Ильич... Смотрю, - чужой на территории. Я же не знал, что это вы. Да если бы я знал...
- Все правильно, Степаныч, - перебил сторожа Егор Ильич. - Работа есть работа. Я понимаю.
Сторож смущенно потупился.
- А что это никого нет, Степаныч? - спросил Егор Ильич. - День, вроде бы, сегодня рабочий...
- Как это - рабочий? - удивился сторож. - Суббота же сегодня, Егор Ильич! То есть - выходной... Персонал отдыхает.
- Как это - суббота?! Разве?
- Суббота.
- Вот те раз... - Егор Ильич чуть покраснел. - Как же это я так?
- Бывает, Егор Ильич...
- Работа, Степаныч, - оправдываясь, произнес Егор Ильич. - Замотался я в последнее время. То есть, заработался.
- Так это нормально, Егор Ильич, - поспешил успокоить Егора Ильича сторож. - Со мной вот точно так же иногда бывает. Работаешь, работаешь... Глядь - а уже понедельник, а совсем не суббота, скажем, как тебе кажется... Да.
Помолчали.
- А где же, Егор Ильич, ваша машина? - поинтересовался Степаныч.
- Дома, - нехотя ответил Егор Ильич.
- Дома?!
- Дома.
- А как же вы... Как же вы добрались-то сюда? Или кто подвез?
- Пешком я пришел, Степаныч, - после некоторой паузы признался Егор Ильич.
- Пешком?! Это как это?
- Обыкновенно... Ногами. А как еще пешком ходят?
- Машина сломалась? В смысле, - по дороге? - догадался Степаныч. - Так это мы враз устраним, Егор Ильич. Айн момент. Звякнем куда надо...
- Стоп-стоп-стоп! Никуда звонить не надо!
- А...
- Вопросы оставим на потом, Степаныч, - перебил сторожа Егор Ильич. - Ключи от корпуса у тебя?
- Ну да, - Степаныч достал из кармана немалую связку ключей. - Вот они.
- Тогда открой мне, Степаныч, - сказав это, Егор Ильич повернулся и стал быстро подниматься по лестнице на крыльцо. Взойдя наверх, он оглянулся. Степаныч все еще стоял внизу, с недоумением взирая на незваного гостя.
- Ты чего застрял, Степаныч?
Степаныч очнулся и спешно поднялся на крыльцо. Отпирая дверь, он быстро говорил:
- Только ведь ничего не приготовлено, Егор Ильич. Я имею в виду, насчет пож... покушать, то есть. Персонал сегодня и завтра отдыхает. Столовая заперта. Я бы и сам чего сготовил, мне не трудно, но у меня ключей от столовой нет. Если только в номере у вас что-нибудь оставили... Вы же не предупредили, Егор Иванович! - Степаныч распахнул дверь, посторонился. - Придется немного подождать, Егор Ильич. Пока я позвоню, пока кто-нибудь из девочек приедет...
- Я же говорю, - никуда звонить не надо, Степаныч! - коротко рубанул Егор Ильич. - У меня все есть. - В подтверждение своих слов он тряхнул пакетом, где нежно звякнули бутылки.
- Но как же это, Егор Ильич? А горяченького? А...
- Не суетись, Степаныч, - сумрачно сдвинув брови, молвил Егор Ильич, останавливаясь на пороге. - Это даже хорошо, что никого сегодня нет... - Он подумал немного и распорядился: - Если обо мне будут спрашивать, - молчи. Кто бы это ни был. Слышишь? - меня здесь нет! Если Софка... То есть, жена моя позвонит, - тоже молчи! Нет меня ни для кого! Понял?!
- Понимаю, Егор Ильич! - закивал головой сторож. - Отдохнуть от всех решили?! Ох, как я вас понимаю! Ну, и работенка же у вас! Это же только всяким-разным кажется, что быть начальником легко... Но я же все, все понимаю!
- Вот и молодец, что понимаешь, - Егор Ильич взглянул на сторожа, и вошел в здание. Следом за ним, почесывая в затылке, двинулся Степаныч.
Они вошли в просторный холл здания, где недавно был проведен евроремонт. Все здесь сверкало строгой белизной и холодом... Вдоль стен стояли кожаные диваны и кресла, в углах, как часовые, замерли два высоких вазона с искусственными цветами. У окна, на тумбочке. стоял большой импортный телевизор, у другого окна, на такой же тумбочке, два телефона. Из холла в обе стороны здания уходили два темных коридора с рядами дверей в комнаты.
Егор Ильич стал подниматься по лестнице на второй этаж.
- Егор Ильич! - позвал его сторож. - Может, вам отопление включить?
- Зачем? - Егор Ильич остановился и обернулся.
- Ну... Что бы вода горячая была. Да и прохладно уже ночами.
- Не надо, Степаныч. Иди, отдыхай... Но главное, помни, - меня здесь нет.
Ни для кого. - Егор Ильич продолжил восхождение по лестнице. Внезапно остановился и снова обернулся.
- Стой, Степаныч! - воскликнул он с надрывом в голосе. - Стой!
- Что, Егор Ильич? - сторож, который успел уже отойти на пару шагов, остановился и обернулся. - Все-таки включить отопление?
- Пошли со мной, - приказал Егор Ильич и, не проверяя даже, подчинился ли Степаныч его требованию, стал пониматься по лестнице. Степаныч пожал плечами и послушно двинулся следом. Все время, пока они поднимались по лестнице, он подозрительно принюхивался. В стоячем воздухе помещения явственно слышался тот запах, что свидетельствует о хорошой канунной попойке. И запах этот исходил от Егора Ильича.
На втором этаже находился такой же холл, как и на первом этаже, с таким же, приблизительно, набором и расположением мебели. И точно так же уходили в оба крыла здания два темных коридора с дверями в комнаты. Егор Ильич свернул в правое крыло, следом за ним, предварительно щелкнув выключателем, направился Степаныч. Мягкий желтый свет осветил коридор. Егор Ильич вздрогнул, оглянулся на Степаныча и, кивнув головой, пошел дальше. Подойдя к предпоследней двери в коридоре, он достал из кармана связку ключей.
- Заходи, Степаныч! - воскликнул Егор Ильич, распахнув дверь.
Сторож помедлил, подошел к Егору Ивановичу, кашлянул, и остался стоять рядом.
- Ну, ты чего, Степаныч? - Егор Ильич мягко подтолкнул сторожа в спину. - Стесняешься, что ли? Будь смелее, проходи.
Степаныч недоверчиво глянул на Егора Ильича, прошел в прихожую и остановился возле стены, неловко переступив два раза. В номере было две комнаты, гостиная и спальная.
- Да ты не стесняйся, Степаныч, - сказал Егор Ильич, входя следом и затворяя дверь. - Будь как дома... Но и не забывай, как говорится, что ты в гостях. - Егор Ильич засмеялся, но тут же осекся, и о чем-то задумался. Степаныч коротко, исподлобья, взглянул на него, затем испуганно потупился.
- Ну, заходи, заходи, - после продолжительного раздумья сказал Егор Ильич и снова подтолкнул сторожа в спину. - Сюда, направо.
* * *
Они вошли в гостиную. Здесь стояла еще более дорогая и престижная, нежели в коридоре, мебель. Кожаные диван и кресла, "стенка" из трех предметов, огромный телевизор на стильной тумбочке, за стеклянными дверцами которой виднелись видеомагнитофон и приставка спутниковой тарелки. В углублении "стенки" стоял дорогой музыкальный центр. В углу, рядом с креслами, находился большой трехкамерный холодильник.
Егор Ильич, не снимая ботинок, прошел по ворсистому ковру к одному из кресел, сел.
- Ты чего там остановился, Степаныч? Проходи, садись.
- Я только ботинки сниму, - Степаныч потянулся снять ботинки.
- Брось...
Степаныч повиновался и, пройдя к дивану, примостился бочком... Егор Ильич, глядя на него, покачал головой, но ничего не сказал. Помолчали.
- Ох, как глубоко это во мне... - непонятно к чему сказал Егор Ильич, оглядывая богатую обстановку комнаты.
Сторож быстро взглянул на него и потупился. Егор Ильич тяжело вздохнул, потянулся к пакету и стал выгружать его содержимое на столик между креслами. Одно за другим на столике появились две бутылки хорошего коньяка, несколько бутылок пива, три плитки шоколада, два пакета яблочного сока и россыпь вакуумных упаковок с разными сортами колбасы, ветчины, сыров, уже нарезанных аккуратными тонкими дольками. Степаныч незаметно постреливал глазами на Егора Ильича.
- Давай-ка, выпьем по рюмашечке, Степаныч, - Егор Ильич приподнял одну из бутылок коньяка, но тут же поставил ее на место.
- Рюмки? - предупредительно спросил Степаныч и, не дожидаясь ответа, метнулся к "стенке", где за стеклянными дверцами, на стеклянных же полочках стояла посуда. Он снял с полки две рюмки, подумав, захватил два высоких тонкостенных бокала.
- Не стоило, Степаныч. Я бы сам... - Егор Ильич быстро свернул пробку с горлышка бутылки и разлил коньяк по рюмкам.
- Давай, Степаныч, - сказал он, поднимая свою рюмку.
- Так мне же нельзя, Егор Ильич, - воспротивился Степаныч. - Я на работе.
- А где логика? - усмехнулся Егор Ильич.
Сторож непонимающе взглянул на него.
- Ты же две рюмки принес, Степаныч, - пояснил Егор Ильич.
- Да это я, - смущенно улыбнулся Степаныч, - по инерции...
- По инерции... - Егор Ильич хмыкнул, и протянул одну рюмку сторожу.
- Нельзя мне, Егор Ильич, - Степаныч даже отодвинулся. - Я же на работе.
- Со мной, - кисло усмехнулся Егор Ильич, - все можно. Давай.
- А если Петрович... Я в смысле, - Игорь Петрович приедет? Он же меня враз уволит за пьянку.
- Да я его сам уволю! - воскликнул Егор Ильич. - Кто здесь начальник, - он или я?
- Вы, конечно, Егор Ильич. Но...
- Никаких! Пей, давай. - Егор Ильич стукнул свой рюмочкой рюмку сторожа и моментально выпил. То же самое, чуть помедлив, проделал и Степаныч. Егор Ильич помотал головой, поспешно развернул обертку шоколада и, отломив плитку, откусил. Степаныч шоколад не тронул, глянул на нераспечатанные вакуумные упаковки.
- Ты чего не закусываешь, Степаныч? - спросил Егор Ильич, причмокивая. - Вон, бери шоколад.
Степаныч послушно отломил шоколад, повертел в пальцах, неуверенно положил на язык. И опять глянул на колбасу и сыр.
- Коньяк шоколадом закусывают, - сказал Егор Ильич, заметив взгляд сторожа. - Еще лимоном хорошо. Но, за неимением такового...
- Вот уж не знал, - ответил Степаныч. - Да и откуда мне? Я, почитай, кроме водки, ничего и не пил в жизни. Ну, и пива, само собой... Егор Ильич, так я, может, организую закуску?
- Давай, - откликнулся Егор Ильич и потянулся к бутылке. - Только сначала выпьем.
- А не многовато будет, Егор Ильич? Сразу-то?
- Нормально... Давай, Степаныч, - Егор Ильич задумался, затем вскинул глаза и внимательно всмотрелся в лицо сторожа, словно пытаясь понять, достоин тот доверия или нет.
- Душа горит, Степаныч! - неожиданно воскликнул Егор Ильич. - Ты понимаешь, - душа! Вот здесь, вот здесь вот, - запеклось!!! - Он постучал себя по груди кулаком и разом обмяк. Степаныч помолчал, глядя на рюмку, поднял глаза.
- Что-то серьезное случилось, Егор Ильич? Что-то по работе? Или дома.
- Эх... Выпьем сначала.
Они выпили, закусили шоколадом. Егор Ильич задумался, и, судя по всему, крепко задумался. Степаныч посматривал на него, но хода событий не торопил. Сидели они так долго, молчание становилось тягостным.
- Так я, Егор Ильич, - не выдержал, наконец, Степаныч, - закуску-то организую, пока суд да дело?
- Что?
- Я говорю, - закуску...
- Да погоди ты со своей закуской!.. А впрочем, действуй, Степаныч... Посуда там. В холодильник загляни. Не хотел я, но... - Егор Ильич махнул рукой и снова задумался.
Степаныч принялся действовать. Через несколько минут все принесенное Егором Ильичем в пакете было разложено по тарелкам. В холодильник Степаныч заглянуть постеснялся.
- Хлеба нет, Егор Ильич, - сообщил он, присаживаясь.
- Что?
- Я говорю, - хлеба нет.
- А-а... Забыл купить... Давно я в магазины не заходил, отвык. Ты в холодильнике посмотри, Степаныч, - меланхолично посоветовал Егор Ильич.
Степаныч заглянул в холодильник, - тот оказался забит продуктами под завязку. Степаныч достал хлеб в целлофановом пакете, подумал и взял еще большую вазу с фруктами. Задержав вздох, осмотрел он напоследок тамошнее изобилие, и захлопнул дверцу. Ставя вазу на стол, Степаныч все-таки не выдержал:
- А что, Егор Ильич, холодильник всегда вот так? В смысле - полный?
- Что? - не понял Егор Ильич.
- Я спрашиваю, - холодильник всегда полный?
- Да что ты все о пустяках, Степаныч! - раздраженно воскликнул Егор Ильич, но тут же осекся. - Не помню я, Степаныч. Ты, пожалуйста, не приставай ко мне с такими вопросами. Хорошо?
- Хорошо, Егор Ильич.
- Давай, Степаныч. - Егор Ильич поднял одну из рюмок, Степаныч взял вторую, они выпили. Степаныч быстро соорудил себе огромный, трехслойный, из разных сортов колбасы и ветчины, бутерброд. Прожевывая его, он рассматривал обстановку комнаты. Глядел, жевал, качал головой...
- Трудно, Степаныч. Трудно!!! От всего этого! И вот так вот, сразу! - пожаловался Егор Ильич, страдальчески глядя на жующего Степаныча. Тот поперхнулся, проглотил непрожеванный до конца кусок.
- А что... - Степаныч снова поперхнулся, закашлялся. Егор Ильич без улыбки нацедил ему в бокал томатного соку, протянул.
- Ты, Степаныч, - сказал он, глядя на то, как сторож пьет сок, - ты не стесняйся меня. Если хочешь есть - ешь... Пить хочешь - пей.
- Ага. Спасибо, Егор Ильич, - поблагодарил Степаныч. - А если я закурю, ничего?
- Не спрашивай, Степаныч. Делай что хочешь... - Егор Ильич полез в карман, достал пачку дорогих западных сигарет, закурил, пачку бросил на стол. Степаныч глянул на пачку, но достал из кармана свои сигареты, без фильтра.
- Мои кури, Степаныч, - приказал Егор Ильич.
Степаныч помедлил, спрятал свои небогатые сигареты, взял пачку Егора Ильича.
- Эх, Степаныч, - сказал Егор Ильич, глядя на то, как закуривает сторож, - если бы ты знал, как мне тяжело!
- Дома нелады? - предположил Степаныч. - Или по работе?
- Да нет, дома все нормально... - после некоторой паузы ответил Егор Ильич, опять помолчал, и неожиданно спросил: - Вот зачем я этого паренька обидел? Зачем?! Ответь мне, Степаныч!
- Какого паренька? - осторожно поинтересовался Степаныч.
- Выпьем.
Степаныч охотно подчинился. После двух рюмок коньяку он немного опьянел, и потому, должно быть, чувствовал себя немного свободней, чем это было в начале. Но и лишнего он себе пока не позволял.
- Понимаешь, Степаныч, - сказал Егор Ильич, - я ведь сюда на такси добрался.
- На такси?! - изумился Степаныч.
- На такси. То есть не сюда, а до перекрестка. Оттуда я уже пешком пришел. А попутчиком у меня паренек один оказался. И я его обидел.
- Ну, обидел и обидел. Мало ли что бывает? - вставил Степаныч. - Если на все внимание обращать, - никакого сердца не хватит.
- А за что я его обидел, спрашивается? - пропустив мимо ушей замечание сторожа, вскричал Егор Ильич. - Да ни за что! Вот что скверно! Ведь это уже в систему вошло, - на людей орать! И как же глубоко это во мне сидит! Глубоко! И ничем ведь не вытравить! Ни-иче-ем!!!
- А вы бы рассказали, Егор Ильич, как дело было, - посоветовал Степаныч. - Полегчает.
- Думаешь?
- Верно вам говорю.
Егор Ильич подумал и начал рассказывать. Из его рассказа выяснилось следующее. В салоне такси вместе с Егором Ивановичем оказалось трое попутчиков. Паренек, которого он обидел, оказался на заднем сиденье, между Егором Ивановичем и еще одним попутчиком. А выходить пареньку надо было раньше всех. Вот из-за этого пустяка и вышел конфликт.
- Главное, Степаныч, - громко и быстро говорил Егор Ильич, - я вышел из салона, чтобы его выпустить, а он все сидит. С кошельком он возился, что ли, деньги доставал. Ну, а я забылся и сел обратно. А ему же выйти надо! И мне, значит, - снова из салона пришлось вылезти... Ну, я и наорал на него.
- А стоит ли расстраиваться из-за таких пустяков, Егор Ильич?
- Пустяков?! - Вскричал Егор Ильич. - Я же угрожать ему начал! А зачем? За-аче-ем?! Что с того, что у меня таких, как он, пять тысяч человек в подчинение?! Причем здесь это, Степаныч?! Причем?!
- Да-а... - неопределенно протянул Степаныч. - Может, Егор Ильич, еще по одной? Для ясности мышления, так сказать?
- Давай...
Степаныч быстро сообразил по рюмкам.
- Да у меня таких, как ты, пять тысяч... Да я тебя в порошок сотру... Да ты хоть знаешь, кто я такой... - передразнил самого себя Егор Ильич и выпил. - Зачем это? Ну, зачем?! Ты можешь мне ответить, Степаныч?
Сторож вздохнул. Егор Ильич несколько секунд смотрел на него, затем снова погрузился в задумчивость. Степаныч тем временем организовал себе новый внушительных размеров бутерброд. Ел он теперь нежадно, как-то по-особенному деликатно откусывая от бутерброда маленькие кусочки..
- Пойдем отсюда, Степаныч? А? Пойдем? - внезапно поднимая голову, попросил Егор Ильич.
- А куда, Егор Ильич?
- Не знаю, Степаныч! Куда угодно! На улицу! В холл! Не могу я здесь! Обрыдло мне все это! - Егор Ильич вскочил. - Вот что, Степаныч, - пошли к тебе в будку.
- Зачем это? - несколько испуганно спросил сторож.
- А вот хочу посмотреть, как мои рабочие живут. То есть, в каких условиях они работают...
- Так я же не рабочий.
- А кто же ты? - поднял брови Егор Ильич.
- Сторож.
- Все равно! Только бы здесь не сидеть. Не видеть всего этого! Ну, Степаныч, - пошли?!
- А как же с этим быть? - кивком головы Степаныч указал на столик.
- Не то говоришь, Степаныч! Не то! Это все пустяки!
- Какие же это пустяки, Егор Ильич? Это для вас может, пустяки... - с этими словами Степаныч стал ловко укладывать все, что стояло на столике в давешний пакет. Сложив всю закуску и спиртное, кроме открытой бутылки коньяка и рюмок, он взглянул на Егора Ильича.
- На посошок, Егор Ильич?
- Что значит - на посошок?! - с неподдельным ужасом спросил Егор Ильич.
- Ну, как... Полагается... До будки-то еще дойти надо.
- А-а... Давай.
Степаныч налил, протянул рюмку Егору Ильичу. Тот принял рюмку, поднес было ее ко рту, но тут же убрал и взглянул на сторожа отстраненным взглядом.
- Ответь мне на такой вопрос, Степаныч.
- Слушаю, Егор Ильич.
- Вот вы... - Егор Ильич осекся, подумал. - Нет, потом, потом... Не время еще. - Егор Ильич коротко салютнул рюмкой сторожу и выпил. Тоже самое незамедлительно проделал Степаныч.
- Егор Ильич, я у вас тут сигареты в "стенке" видел... Я возьму?
- Бери, Степаныч! - крикнул Егор Ильич. - Бери, что хочешь, не спрашивай! Хоть все забирай!
- Вы только не подумайте чего такого, Егор Ильич, - подойдя к "стенке", сказал Степаныч. - Просто у вас в пачке сигарет почти не осталось. И у меня с сигаретами сегодня беда.
- Действуй, Степаныч! Что-то еще нужно?
- Да нет, - Степаныч вскрыл взятый из "стенки" блок сигарет, рассовал несколько пачек по карманам. - Впрочем... Можно, я из холодильника бутылку водки возьму? На всякий случай?
- Бери, Степаныч! Что хочешь бери, не спрашивай! А я пойду! Не могу! Не могу я больше здесь!!! Душно мне! Душно!!! - с этими словами Егор Ильич выскочил из номера в коридор. Степаныч глянул ему вслед, и полез в холодильник. Кроме водки он взял и бросил в пакет кое-что из съестного...
* * *
- Красиво здесь, Степаныч, - сказал Егор Ильич. - Красиво.
Потирая рукою грудь, он оглядывал дом отдыха. Деревья и кусты в безветренном воздухе стояли недвижные. Солнце уже опустилось низко над холмами, окрасив лес и спокойную воду озера в красноватый оттенок. В тишине хорошо слышно было, как где-то невдалеке, в прибрежных зарослях ивняка, звучно покрякивают, перекликаясь между собой, дикие утки, и как поплескивает у берега вода.
- А разве кто спорит? Красиво, - подтвердил Степаныч.
Из-за кустов акации, бешено крутя хвостом, выскочила и подбежала к ним низкорослая лохматая дворняга, белая, с черными и рыжими пятнами на спине. Ластясь, она прыгала и вертелась юлой подле самых ног.
- Чебурашка!!! А ну, - брысь отседова, зловредная существо! - воскликнул Степаныч, толкая ногой дворнягу. - Кому сказано, прорва?!
Чебурашка припала на передние лапы, заскулила жалобно, посверкивая в тоже время лукавыми глазами из-под кудряшек. Егор Ильич заулыбался, присел на корточки, потрепал дворнягу по голове, почесал за ухом. Та моментально перевернулась на спину, подставила брюхо.
- Чебурашка! Че-бу-ра-ашечка... - Егор Ильич гладил и почесывал дворнягу по брюху. - Дай ей чего-нибудь из пакета, Степаныч.
- Еще чего! Пущай на диете посидит! А то совсем зажралась, паразитка эдакая! Натуральным образом, хлеб ей кидаешь, а она - нихт ферштейн!
- Ну да?! - изумился Егор Ильич, но тем не менее вытащил из пакета целую горсть наструганной тонкими дольками колбасы, и бросил все это перед Чебурашкой на асфальт. Паразитка эдакая мгновенно сориентировалась, перевернулась и, вскочив на ноги, принялась жадно, почти не прожевывая, заглатывать угощение.
- А то? Поворачивается, понимаешь, к лесу передом, к тебе задом, и задней лапой вот так вот делает, - Степаныч ловко продемонстрировал, как Чебурашка, когда ей кидают хлеб, отворачивается и скребет задней лапой землю, таким подлым образом выражая свое собачье презрение к благодетелю. Пародия вышла настолько похожей, что Егор Ильич, запрокинув голову, захохотал.
- А чего вы смеетесь, Егор Ильич? Летом этой паразитке здесь - раздолье! Здесь, после мероприятий, знаете столько жратвы остается? Столько, что... Я даже и не знаю! И ведь это не просто какие-то там помои. А колбаса, мясо, окорочка!.. И все это - в отбросы! То есть - ей! Вот и зажралась, зараза!
- Да ладно тебе, Степаныч, - продолжая похохатывать, сказал Егор Ильич. - Чего ты, в самом деле?
- Так ведь что обидно, Егор Ильич? Людям сейчас, бывает, жрать-кушать нечего. К иному в гости придешь, а у него и на стол поставить нечего. Да я и сам, бывает, иной раз пустыми макаронами пробавляюсь... А тут - нос воротит! - возмущенно воскликнул Степаныч, помолчал и вдруг выложил давно, видать, наболевшее: - Это же сколько денег здесь впустую уходит! А?! Это же не дом отдыха, а прямо какая-то черная дыра! Приедут, нажрутся здесь на халяву!.. И того, и другого... Да еще и с собой прихватят. А за все завод наш должен расплачиваться! - Степаныч осекся, глянул испуганно на Егора Ильича, потом махнул рукой, - мол будь что будет! - и отвернулся.
Егор Ильич разом оборвал смех, погрустнел.
- А ты думаешь, Степаныч, что я ничего не понимаю? - спросил он. - Еще как понимаю! Вот ты, наверное, осуждаешь меня, Степаныч... Да и все вы, скорее всего, так думаете... Но вы и меня поймите, ребята! Вот вы все, наверное, думаете, - ах, какой он нехороший, этот Егор Ильич! Дом отдыха принадлежит заводу, а отдыхают тут, кто угодно, но только не рабочие! Причем, как ты сказал, - на халяву! Это ведь ты правильно сказал, Степаныч, - на халяву!
- Никто так не думает. - Степаныч глядел в сторону.
- Думаете, думаете! Еще как думаете! Я что, не знаю? Очень хорошо знаю! Но и вы меня поймите! Я же тоже - человек несвободный! Свобода - это же фикция! Да в конце-то концов, я же не для самого себя все это делаю, Степаныч! Не для себя стараюсь! Это же все люди полезные для завода! Да если я тому же начальнику налоговой полиции откажу, - он же, сволочь, моментально нам кислород перекроет! Ну, и кто после этого зарплату не получит? Я или вы?
- Это не мое дело, Егор Ильич, - не вовремя вставил сторож
- А чье же?! - воскликнул Егор Ильич. - Чье?!
- Не мое, - упрямо повторил сторож.
- Ах, не твое?! А чье же тогда?! - Егор Ильич просто задохнулся от возмущения. Несколько секунд он рассматривал сторожа, потом вдруг, точно вспомнив что-то, разом сдулся. - Извини, Степаныч...
- Да за что же, Егор Ильич? Нормально все...
- Опять, опять... - быстро пробормотал Егор Ильич. - Ох, как глубоко во мне это сидит... Ох, как глубоко! Ничем не вытравить.
Егор Ильич замолчал. Степаныч, сочтя за благо не тревожить директора, закурил и от нечего делать стал наблюдать за Чебурашкой, которая как раз поедала последний кусок колбасы.
- Тяжело, Степаныч, - устало пожаловался Егор Ильич. - Знал бы ты, как мне тяжело сейчас...
- А что случилось-то, Егор Ильич? - Степаныч вновь попытался выведать причину столь странного поведения директора. - Вы бы лучше рассказали. Знаете, оно иной раз лучше выговориться, чем молча в себе все носить.
- Неважно... Это, Степаныч, как раз-то совершенно неважно. Да и не поймешь ты.
- Это почему это я не пойму? Если я простым сторожем работаю, так что же, - я и не человек уже, что ли?
- Извини, Степаныч... Видит Бог, - не хотел обижать!
На некоторое время воцарилось молчание.
- Понимаешь, Степаныч, - совесть у меня проснулась! Понимаешь, - совесть!!! Знаешь ли ты, Степаныч, что это такое - совесть! - выкрикнул Егор Ильич, да так громко, да с такими отчаянием и безнадегой, что Степаныч невольно отшатнулся от него, отступил на шаг, а Чебурашка, которая уже доела колбасу и до этого мгновения жалобно глядела на мужчин и поскуливала, выпрашивая новое угощение, подпрыгнула и, повизгивая, метнулась в кусты.
- Вот... Мало мне всего, так еще и Чебурашку напугал... - Егор Ильич стыдливо хихикнул, уже досадуя, очевидно, на самого себя за ненароком вырвавшееся признание. Степаныч отвел взгляд от директора, покряхтел, не зная, очевидно, как и реагировать на такой поворот дела.
- Плесни, Степаныч! - взмолился Егор Ильич. - Душа горит!
- Что, - прямо здесь?
Егор Ильич, не ответив, ступил на песчаный пляж и, пройдя к ближайшему из лежаков, сел. Степаныч пожал плечами и последовал за ним. Он примостился рядом с директором, вытащил из пакета бутылку коньяка и рюмку, налил.
- Еще, - потребовал Егор Ильич, выпив первую. После второй он крепко зажмурился, и какое-то время сидел, поматывая головой из стороны в сторону. Степаныч под сурдинку налил и себе, быстро выпил.
- О, Господи... - выдохнул Егор Ильич едва слышно, и, спустя секунду, повторил, уже погромче: - Господи! Прости меня!!! Слышишь, - прости!!! Каюсь, Господи! Во всем, что наделал, - каюсь!!!
Если в первой мольбе слышались неподдельные тоска и мука, то в следующих фразах скользнуло что-то фальшивое, а потому смешное, нелепое. Степаныч как-то подозрительно хмыкнул, и закашлялся, точно поперхнулся.
- Ты что, Степаныч, - смеешься?! - мгновенно вздернулся Егор Ильич.
- Кто?! Я?! Да вы что, Егор Ильич! Коньяк у вас уж больно того... забористый...
- Смеешься?! Да ты хоть знаешь, что я с тобой за это сделать могу?!
- Да кто же смеется-то, Егор Ильич?! - побледнел Степаныч.
Егор Ильич подозрительно рассмотрел сторожа, насупился, и отвернулся. Некоторое время они молчали. Из кустов выбралась Чебурашка, и тихой сапой подобралась к лежаку, легла рядом на песочке. Степаныч, подумав, налил себе и выпил. Егор Ильич, заслышав знакомые звуки, живо повернулся к нему и кивнул головой. Степаныч требуемое исполнил.
- А как это понимать, - совесть проснулась? - осторожно спросил он, протягивая рюмку директору.
- Не спрашивай, Степаныч! Ох, ничего не спрашивай! Придет время - расскажу! Если оно придет... Лучше - выпьем!
Степаныч послушно кивнул головой.
Смеркалось. Солнце уже скрылось за холмами, блеклая дневная синева неба стремительно, прямо на глазах, сгущалась. Неяркий еще серпик луны висел низко над горизонтом. Деревья и кусты, теряя цвет и форму, постепенно превращались в черные на фоне сиреневого неба силуэты.
* * *
Заседание продолжили в сторожевой будке. В глубине ее, узкой и длинной, рядом с единственным окном на торцевой стене, супротив друг друга стояли старый, но вполне еще сносный диван и письменный стол. Большой гроб-телевизор советского еще производства немалой своей тяжестью придавил маленькую тумбочку рядом с письменным столом; напротив телевизора стояло кресло, современное, такое, что и дома поставить не стыдно. Впритык к креслу поместился обеденный стол, чуть дальше - холодильник. У самой двери, по углам, расположились небольшая бочкообразная электропечка и деревенский рукомойник с раковиной. Пол будки был застлан линолеумом.
- Шикарно живете, - сказал Егор Ильич, оглядев убранство будки.
- А как же иначе, Егор Ильич? - ответил Степаныч, проходя вглубь будки. - Не знаю как другие, а я насчет этого думаю так. Я почитай что третью часть жизни на работе провожу. То бишь, вот в этой самой будке. Надо же себе нормальные условия для работы обеспечить. Разве не так?
- Тоже верно, - Егор Ильич прошел вглубь будки, и бочком присел в кресло, пакет поставил на стол. - Ничего, если я здесь?
- Спрашиваете... - Степаныч принялся священнодействовать, расставляя содержимое пакета на столе.
- Ты вот что, Степаныч. Ты извини меня за то, что я там на берегу наговорил, - превозмогая гордость, сказал Егор Ильич. - Правда, извини.
- А ничего, Егор Ильич, нормально, - пожал плечами Степаныч. - Бывает.
- Да какой уж там нормально... Привычка, знаешь, Степаныч. Это такая дурная привычка, - на подчиненных орать. А чем вы от меня отличаетесь? Да ничем... Такие же люди. Только по социальному положению много ниже находитесь. Но разве это дает мне право орать на вас? Вот ты ответь мне, Степаныч, - дает или нет?
- Так всегда было, Егор Ильич, - Степаныч протянул ему рюмку.
- Всегда... - проворчал директор. - Ладно, Степаныч, - давай мировую выпьем. А еще лучше, - на брудершафт.
- Не против. Только это - последняя, Егор Ильич. Я и так уже хорошенький, а если еще пару рюмок дерну, - то всё, в ауте. Кто же в этом случае вместо меня это дело охранять будет?
- Наплюй, Степаныч! Наплюй! А хочешь, - я сам?! Хочешь, Степаныч, - ты ложись спать, а я тут поохраняю! - эта мысль Егору Ильичу, видимо, понравилась, он даже привскочил с кресла. - А, Степаныч? Давай?!
- Посмотрим, Егор Ильич... - уклончиво ответил Степаныч.
- И смотреть нечего! И вот что, Степаныч... Ты перестань меня по имени-отчеству называть! Какой я тебе - Егор Ильич? Ты же старше меня, Степаныч! Егор - и всё. И никаких!
- Хорошо, Егор Ильич.
- Опять двадцать пять... Егор!
- Егор.
- Вот так... Тем более, что мы сейчас на брудершафт выпьем. Ну, что - согласен?
- Вы это насчет чего, Егор Ильич?
- Егор. И не вы, а ты! Ну, что - согласен?!
- Егор, - послушно повторил Степаныч и рассмеялся. - Лучше выпьем... Егор.
Егор Ильич тоже рассмеялся, они стукнули рюмочки, сцепили руки как положено, когда пьют на брудершафт, и выпили.
- Ну, что - согласен? - вновь подступился к сторожу Егор Ильич.
- Подождите, Егор Ильич. То есть, Егор. Это потом. Я только скажу. А то ты меня перебиваешь все время, а я и забыть могу. Я ведь что хотел сказать, Егор? Только не думай, что это лесть, или что там еще... В общем, Егор, я тебе так скажу, - ты в сравнении с другими начальниками, еще сравнительно ничего!
- Правда? - Егор Ильич недоверчиво глядел на сторожа.
- Точно тебе говорю! - уверенно произнес Степаныч. - Ты, Егор, по крайней мере на нас, на рабочих, зазря не кричишь. Спокойно с нами разговариваешь. Уважительно даже. Зато других начальников, ну, кто пониже тебя будет... Цеховых там, или управленческих... Этих ты любишь пропесочить!
- А ты откуда знаешь? - удивился Егор Ильич.
- Секретные материалы, - загадочно выразился Степаныч.
- Как это?
- Слухами. говорю, земля полнится.
- Слухами... А еще какими слухами земля полнится?
- Разными. Вот, к примеру, мне тут недавно рассказали, как ты своих замов заставил трубы грузить. Ажно душа возрадовалась, как узнал! И не только у меня одного...
Егор Ильич оборвал смех, задумался, вспоминая упомянутый Степанычем инцидент.
- Это я, конечно, лишку хватил. Но и они тоже хороши. Раз напомнил, два, три... А они и не чешутся! Казалось бы, чего проще, - организуй складировку, это же твоя работа! Так нет. Все некогда им... Ну, а если ты не можешь людьми руководить, - тогда руками работай!
- Это точно, - с плотоядной мстительностью поддержал директора Степаныч. Егор Ильич закурил, помолчал, размышляя.
- Однако же не любите вы нас, Степаныч, - сказал он, выпуская плотный клуб дыма.
- Кого это - нас? - уточнил Степаныч, прикуривая.
- Нашего брата... Начальство.
- Вот чудак человек! Да за что же вас любить-то, Егор? Ты сам посуди!
- А за что ненавидеть?!
- Классовая борьба, как раньше говорили, - еще больше осмелел Степаныч; он, вообще, с каждой выпитой рюмкой коньяку смелел все больше и больше. Алкоголь, проделывая свою незаметную работу, сокращал социальную дистанцию между начальником и подчиненным. - Пролетариат, и так далее... Никуда от этого не денешься.
- Тоже мне, - хмыкнул Егор Ильич, - нашел что вспомнить.
- А ты что же думал, Егор? Если социализм похерили, и в капитализм, будь он неладен, ударились, так все, что коммунисты говорили, в прошлом осталось? - спросил Степаныч с несколько ернической интонацией, такой, которая указывала на то, что он и сам-то к своим словам относится не вполне серьезно. - Э, нет, брат! Ошибаешься! Как было, так оно все и осталось. И будет всегда.
- То есть?
- Нижестоящие, они завсегда вышестоящих будут ненавидеть.
- Так уж и ненавидеть?
- Ну... Любить уж точно не будет.
- Да за что же, Степаныч?
- Природа.
- Какая еще природа?
- Человеческая, - вздохнул Степаныч. - Природа человеческая такова, Егор. Зависть, если хочешь... Вот сказать тебе, почему коммунизм - утопия?
- Ну-у... - протянул Егор Ильич, несколько удивленный таким поворотом разговора.
- Нет, вот ты ответь мне, - какой основополагающий принцип коммунизма?
- Ну-у... Допустим, - не знаю.
- Уже забыл? - усмехнулся Степаныч и зачастил без остановки: - Быстро, однако! Чему вас только в институтах учили. Равенство, вот что там главное было, Егор! А все остальное - это так, шелуха... А оно ведь, Егор, в принципе недостижимо, равенство-то! Почему, спросишь? А потому что все люди - разные! Одни глупые, другие - умные. Одни хорошие, другие - плохие. Одни с характером, а другие - тряпки... Одни энергичные, другие - лентяи... Тогда какое же может быть равенство, Егор? Сровняй ты всех, и все одно через какое-то время кто-то наверху окажется, а кто-то вниз упадет. Но даже если понимаешь все это, то все равно ничего с собой поделать не можешь.
- Завидуешь, то есть? - прищурился Егор Ильич.
- Ну... Не люблю.
- Да ты, Степаныч, философ, как я погляжу. - усмехнулся Егор Ильич.
- Ага, - смущенно засмеялся Степаныч, - хвилософ. Доморощенный... На этой работе поневоле философом станешь. Времени на подумать тут предостаточно...
- Еще по одной?
- А не частим?
- Нормально...
Степаныч подумал, махнул рукой.
- А! Будь что будет!
- Да ты не дрейфь, Степаныч! - по-своему успокоил его Егор Илич. - Я же тебе сказал: будет он вякать, - я его сам уволю!
Налили, стукнули рюмочки, выпили, закусили...
- Я ведь это все к чему наговорил, Егор? - продолжил свои путанные рассуждения Степаныч. - Я не знаю, что там у тебя на душе, Егор, но если ты из-за чего-то такого мучаешься... Что кому-то плохо сделал... Или что-то там еще... В общем, - это жизнь, Егор. Для всех хорошим не будешь. Хорошими только покойники бывают. Да и то ведь найдется кто-нибудь, кто на могилу придет плюнуть. Жизнь, одним словом.
- Ты так серьезно считаешь?
- Вполне.
- Тогда еще по одной.
- Только что выпили!
- Но до кондиции еще не дошли. - мрачно молвил Егор Ильич. - Помнишь, как в кино? - клиент еще не созрел? Так вот, мы еще не созрели. Напиться хочу, Степаныч! В хлам! Чтобы не думать! Чтобы вот здесь вот, - он яростно постучал по груди, - не болело! Четвертый день уже пью, - и никак!
- Четвертый?! - неподдельно изумился Степаныч. - Ну, и организм у тебя, Егор!
- Ерунда... - махнул рукой Егор Ильич.
- Вот ничего же себе ерунда! Да ты же, Егор, только на моих глазах чуть ли не бутылку засандалил! И все еще трезвый. Во всяком случае, не скажешь, что пьяный. И это - на четвертый день!
- Ерунда...
- Ерунда?! Да я меньше тебя выпил, а уже пьян, как сапожник!
- Просто я умею пить, Степаныч, а ты - нет. Вот и вся разница. А если бы я не умел пить, то и начальником бы не был. Ба-альшим, понимаешь, начальником.
- А причем тут выпивка? - неподдельно удивился Степаныч.
- А притом, что без этого дела, - Егор Ильич показал пальцем на бутылку коньяка, - у нас ни один вопрос не решается. Все, - понимаешь, Степаныч! - буквально все вопросы только под выпивку решаются. И, стало быть, если ты хочешь на плаву удержаться, то и пить должен уметь. А иначе - никак.
- Ну да? - усомнился Степаныч.
- Да. Это одно из главных условий. Если не самое главное...
- Ну, Егор, ты тоже скажешь... Главное... А - голова?
- А что - голова? - поморщился Егор Ильич. - Нет, я, конечно, не спорю, интеллект, знания, характер, и много еще других качеств должны быть в наличии... Это все так, конечно. Но, Степаныч! При всем при том без умения пить все эти качества теряют всякий смысл.
- Да ну... Не может быть.
- Мы же в России живем, Степаныч, пора привыкнуть, - устало сказал Егор Ильич. - У нас все дела только под это дело решаются... Пардон за плохой каламбур. Сколько их было на моем веку, Степаныч! Сколько!!! Умных, образованных, энергичных! Но... Не умеет пить человек, - и все, закрыта ему дорога наверх! Там пробуксует, там не то и не тому ляпнет спьяну, - и все, хана ему, вниз покатился!
Степаныч покачал головой, раздумывая над словами Егора Ильича.
- Иль не в России-матушке живем?! - таким восклицанием заключил свой внутренний монолог Степаныч. И немедленно потянулся к бутылке.
* * *
После этой погрустнели. Вернее, - это Егор Ильич погрустнел, задумался, а Степаныч, соорудив себе очередной богатый бутерброд, жевал.
- Степаныч, - внезапно поднял голову Егор Ильич, - я вот все спросить хочу... Как вы живете, Степаныч?
- Кто это - вы? - пробубнил Степаныч, с трудом проглатывая непрожеванный кусок бутерброда.
- Вы... - Егор Ильич опять помолчал, затем криво ухмыльнулся. - Вы все. Пролетариат, как ты выразился.
- Пролетари-ат... - протянул Степаныч. - А то ты не знаешь, как мы живем?
- Не знаю, Степаныч. Нет, знаю, конечно... То есть... Я не знаю.
- Понимаю, - криво усмехнулся Степаныч, - когда у самого все тип-топ, то чужие проблемы до одного места, - так?
- Нет, не так! То есть, так, конечно...
- Плохо мы живем. То есть, не живем даже, а - выживаем. В магазин заходим как в музей.
- Это как это?
- Да вот так вот, - поглазеть. Понимаешь, - до сих пор нам интересно, чаво это там продают... Тебе честно, Егор?
- Ну.
- Я иной раз гляжу на все это безобразие, которое вы в стране устроили. На все эти половецкие пляски... На весь этот пир во время чумы... Эх, Сталина на вас нет! Он бы вам показал, где раки зимуют! А знаешь, где они зимуют? На Колыме! Это я к тому, что пошли бы вы заново Колыму осваивать! А то она, родимая, в запустение пришла! - Выпалив все это, выпалив на одном дыхании, Степаныч замолчал. Егор Ильич опустил голову, но было видно, что он покраснел.
- Я понимаю, Степаныч, - не поднимая головы, сказал Егор Ильич. - Честно?! Еще неделю назад ты у меня за такие речи враз бы с работы вылетел. А сегодня - понимаю!.. Плесни, Степаныч!
Степаныч немедленно повиновался. И себя самого, любимого, само собой, не забыл. Выпили, закусили... Долго молчали... Тишину нарушил Степаныч.
- Ты, Егор, извини, конечно, но раз у нас такой разговор пошел... Откровенный, можно сказать... Ты хоть скажи, что у тебя случилось?
- Да ничего не случилось.
- Не может быть такого, - авторитетно заявил Степаныч, - что бы вот так, с бухты-барахты, человек с катушки сорвался.
- А если даже и так, то зачем тебе это знать?
- Может, и присоветую что.
- Да что ты мне можешь присоветовать, Степаныч?
- А ты все-таки скажи, Егор. Даже если я тебе ничего не присоветую, - хотя бы выговоришься. А выговориться, я тебе скажу, иногда очень даже полезно.
Егор Ильич подумал, и решился:
- Понимаешь, Степаныч... Я честным хочу быть! Честным!!! Обрыдло мне все это, Степаныч! Ложь, обман... На словах одно, на деле другое... В общем...
- Че-естны-ым... - протянул Степаныч. - А что, - можно быть в наше время честным? Да и вообще, - можно ли быть честным? Что вообще значит быть честным?
- Кончай демагогию, Степаныч, - попросил Егор Ильич
- Пардон, какую еще такую демагогию? - начал было, но осекся Степаныч.
- Ладно, Егор, зайдем с другой стороны, - после некоторого размышления предложил он. - А с чего все началось у тебя?
- А что это даст?
- Я тебе так скажу, Егор. Если плохо тебе, то перво-наперво необходимо первопричину беспокойства отыскать. Глядишь, клубочек и размотается.
- Первопричину... Да нет ее, первопричины-то. Просто - дурь.
- С жиру, получается, бесишься?
- Договоришься ты у меня, - беззлобно сказал Егор Ильич.
- Вот уж и слова ему не скажи... - в тон директору ответил Степаныч. - А все-таки? Ведь что-то было?
- Ладно. - Егор Ильич помолчал. - Я как ту старушку увидел... Так все и перевернулось внутри.
- Так-так-так... Вот отсюда подробнее, Егор. Какую старушку?
- Да обычную старушку. В помойке она рылась...
- Нашел чему удивляться. Это сейчас сплошь и рядом. Хотя... Оно, конечно, из окна персонального автомобиля мало что замечаешь.
- Вот именно... - подтвердил Егор Ильич. - Эх, если бы она не сломалась!
- Кто?!
- Не кто, а что, - уточнил Егор Ильич. - Машина у меня сломалась пять дней назад. Я шофера оставил в движке копаться, а сам пешком пошел. Там до дома всего-то с километр оставалось. И вот иду я по одному двору, а там старушка в помойке роется... И понимаешь, Степаныч, - она на маму мою похожа была! Понимаешь, Степаныч! На маму мою! Покойницу! И... И... - Егор Ильич замолчал, сдерживая подступившие к глазам слезы.
Степаныч деликатно молчал.
- Я как представил, что вот точно так же и мама моя могла... - продолжил, справившись с собой, Егор Ильич. - Если бы... В общем... Ты понимаешь, Степаныч.
- Да... - вздохнул, сочувствуя, Степаныч. - Но это же нормально, Егор.
- Да как же это может быть нормально?! А?! Почему у тебя все нормально, Степаныч?!
- Конечно, нормально! Природа, брат, человеческая такова. Богопротивная, зверинная. Никуда ты от нее не денешься.
- Опять - природа! Да причем здесь - природа?!
- А притом. Такая уж тварь человек, божье создание. И ты, Егор, не исключение. И я, кстати, тоже... Я вот тебе сейчас на примере поясню. Только сначала выпьем. Тут без ста грамм, как говорится, не разберешься.
Коньяк как раз закончился, открыли бутылку водки, предусмотрительно захваченную Степанычем из директорского холодильника. Выпили, закусили. Затем, не сговариваясь, закурили.
- Все на свете относительно, - начал Степаныч. - И все познается в сравнении...
- Ну? - прищурив глаза, спросил Егор Ильич.
- Баранки гну! - как-то по-детски обиделся Степаныч. - Не хочешь слушать - не слушай. И нечего меня подначивать. Я ведь, Егор, и помолчать могу. Мне не привыкать. Я тут, бывает, сутками молчу, и ничего.
- Ты чего, Степаныч?! Обиделся? За что? Ну, хочешь, - извинюсь? Хочешь, - на колени встану? - Егор Ильич и впрямь бухнулся на колени. Степаныч бросился понимать его.
- А чего тогда щуришься?!
- Кто щурится? Кто щурится-то? Это я от дыма!
- Без умысла он... От дыма... - ворчал Степаныч, усаживая Егора ильича в кресло. - Ладно... В общем, так... Все познается в сравнении, как я уже сказал. - Он подозрительно глянул на Егора Ильича. - Взять вот хоть нас с тобой, Егор. Ты на одной ступеньке социальной лестницы находишься, я - на другой. Соответственно, - возможности и доходы у нас разные. И, соответственно, - тебе мои проблемы до одного места. Но ведь есть люди, которые пониже меня стоят! Хотя, казалось бы, куда уж ниже... Но как бы там ни было. И мне их проблемы, Егор, точно так же неведомы, как тебе - мои!
- Вот живет с тобою по соседству человек, - продолжил, закуривая, Степаныч, - скажем, Васька Пупкин, нигде не работает, как и чем живет, - черт его знает. Нет, видишь, конечно, этого человека каждый день, но каково ему приходится, - об этом как-то и не задумываешься. Но вот когда самого подожмет, - тогда все враз заметишь! Что не только тебе, но и Ваське Пупкину плохо живется. Вот тебя прижало, Егор, и ты сразу задумался. И не только над своими проблемами... А если бы ты не увидел эту старушку, тогда как? Подожди, не перебивай! Понимаешь, Егор, такая уж скотина человек, - задумывается он, только когда ему плохо. А когда хорошо, - хрен ли ему думать? Ведь и так все хорошо! Проще говоря - сытый голодного не разумеет... - Степаныч помолчал, потом усмехнулся. - Эх, не умею я говорить! Вишь ты, народ поговорку придумал, - и все, что я тут наплел, в четыре слова заключил... В четыре!!! А я тут... развел...
- Да уж... - только и сказал Егор Ильич. Они помолчали.
- Так что, видишь, Егор, - спустя минуту подвел итог своим философствованиям Степаныч, - все на свете относительно. И все познается в сравнении. А потому - не бери в голову. А если уж так приспичило... Утешься тем, что и твои проблемы никому из людей неведомы. Ни тем, кто ниже тебя стоит, ни тем, кто выше.
- Да какие у меня могут быть проблемы?! - махнул рукой Егор Ильич.
- Был бы человек, - а проблемы всегда найдутся.
- Тоже верно... - Егор Ильич вздохнул, помолчал, затем внимательно посмотрел на Степаныча. - А ты ведь не такой уж простой, Степаныч, каким на первый взгляд кажешься.
- А ты забудь это слово, Егор, - посоветовал Степаныч. - Простой... Простых людей вообще на свете не бывает. Они только кажутся простыми, люди-то. Точнее - притворяются.
- Давай-ка выпьем, Степаныч...
Степаныч вздохнул, и взялся за бутылку.
* * *
Ближе к полуночи все-таки набрались. Наклюкались. Дошли до нужной кондиции, к чему так стремился Егор Ильич. Что директор, что сторож, - оба были пьяней некуда. Говорили, перебивая друг друга, но больше уже не философствовали. Даже Степаныч, философ, взращенный избытком времени, и тот уже даже и не пытался повернуть разговор на серьезную тему. Больше жаловались на жисть-жестянку.
- А ты, что, Егор, думаешь у меня работа легкая? - спрашивал Степаныч, стряхивая пепел на брюки.
- Ничего я не думаю!
- Еще как думаешь! Все вы только и думаете, что если я сторож, то это, как в анекдоте, - сплю за деньги!
- Была нужда так думать...
- Ты меня уважаешь?
- Уважаю.
- Тогда дай сказать, не перебивай. Тут, знаешь, как иной раз бывает?! О! Вот тут с утра сегодня один подъехал, весь из себя крутой, пальцы врастопырку, и спрашивает, - ты, что ли, вратарь? Типа - на воротах сидишь. А я ему, - нет, говорю, не вратарь я, - голкипер!
- Уважаю! - Егор Ильич пожал руку Степанычу, и незамедлительно воспользовался паузой: - А вот вы все думаете, что если я начальник, то как сыр в масле катаюсь?
- Да никто так не думает!
- Думаете, думаете! Еще как думаете!.. А ты попробуй на мое место!
- Да на кой хрен мне это нужно?!
- А!!! Вот видишь?! А потом говорите, - начальство то, начальство сё... А ты попробуй на моем месте хоть денек провести! Волком ведь взвоешь, Степаныч! Да я, может, с радостью обменялся бы с тобой местами. Сидел бы себе в будке, книжки читал, телевизор смотрел...
- Так за чем же дело встало, Егор? Давай!
- Чего - давай?
- Давай, говорю, поменяемся. Местами-то.
- Поменяемся... Я-то, может, с радостью. Но кто же мне даст? - посетовал Егор Ильич. - Та же благоверная меня съест... Да и сын с дочкой по головке не погладят... Да заикнись я только об этом, они меня мигом в дурдом свезут!
- Это верно...
Помолчали.
- Слушай, Степаныч! - вдруг вздернулся Егор Ильич. - А давай, знаешь что?! Давай, - слонами покричим!
- Это еще что такое?! - озадачился Степаныч.
- А вот что! - Егор Ильич помолчал и, запрокинув голову, звучно, в полный голос, затрубил: - А-а-а-о-о-о-у-у-у-а-а-о-о-у-у!!!..
- Ну что, Степаныч?! Покричим?! - спросил он, закончив трубить.
- Я... Я, в общем-то, не против, Егор. Только... Зачем это? - Хоть и пьян был Степаныч, и пьян нешуточно, но к предложению директора он отнесся критически.
- А это, Степаныч, способ такой существует, - нервы унять. То есть, если допекло тебя, если все вокруг обрыдло, - кричи слоном. Мне психиатр один говорил: хочешь нервы унять - кричи слоном! И непременно полегчает!
- Психиатр?! - Степаныч подозрительно уставился на директора.
- Психиатр.
- Это какой такой психиатр?
- А какая тебе разница?.. Э, Степаныч! Да ты что, - думаешь, что я такой, что ли? - Егор Ильич покрутил пальцем у виска. - Это совсем другой психиатр. Не тот, что ты думаешь! Это друг мой... Вернее - знакомый. Главврач психушки нашей районной... Ему самому, кстати, впору к самому себе на лечение ложиться... Ну, так что, Степаныч - покричим слонами?!
- Да не умею я...
- А чего тут уметь-то?! Вот смотри, я тебе еще раз покажу. Берешь вот так вот, и кричишь, - а-а-а-о-о-о-у-у-у!!! Чего же тут уметь-то, Степаныч?
- Так-то оно так, но... Что мы - дети малые, что ли?
- Так, Степаныч, - сказал Егор Ильич, притворно насупив брови. - Я тебе - начальник или кто?
- Во, блин, - в тон ему буркнул Степаныч, - вспомнил!
- Вспомнил!!! - азартно воскликнул Егор Ильич. - А ну, - пошли слонами кричать! Это я тебе, Степаныч, как начальник твой приказываю!
- А где приказ? - спросил Степаныч, хитря глазами.
- Какой еще приказ?
- Как это какой? Да на бумаге! Приказ номер такой-то... Такому-то такому предписываю кричать слоном... И что бы подписью было заверено. И чтобы печать стояла. Чтобы все как положено!
- Ты мне зубы не заговаривай, Степаныч! Приказ ему, понимаешь... Я тебе сейчас такой приказ организую, что... Ну!
- А что? - после некоторого раздумья согласился Степаныч. - Это даже интересно!.. Только сначала - выпьем!
- Выпьем! - согласно кивнул головой Егор Ильич. - Наливай!
Степаныч быстро налил, они выпили.
- Прямо в будке будем кричать? - деловито осведомился Степаныч.
- Почему в будке... На улицу выйдем. Какой интерес в будке кричать?
Степаныч решительно вскочил с дивана. Егор Ильич, в свою очередь, встал с кресла и тяжеловатой, но все-таки достаточно уверенной походкой двинулся к двери, Степаныч - за ним. Выбрались из будки, встали возле крыльца, глядя на территорию дома отдыха, освещенную фонарями-"ромашками".
Тихо было на улице, благостно тихо. И красиво, черт возьми! Слышались редкие всплески на озере, по прежнему покрякивали в прибрежных кустах дикие утки, что лишь подчеркивало тишину. На мостках горели фонари, отражаясь в темной воде.
- Ну, что, Степаныч, - вперед?! - призвал к свершениям Егор Ильич.
- Вперед, и с песней!
Они обнялись, и, пошатываясь, двинулись по центральной дороге, надсадно, во весь голос, трубя:
- А-а-а-о-о-о-у-у-у!!! А-а-а-о-о-о-у-у-у!!!
Только-только прозвучали первые звуки этого крика, как из ближних кустов с испуганным лаем метнулась прочь Чебурашка. Не переставая лаять, она отбежала на несколько десятков метров, и остановилась там, не видная в темноте, но зато очень хорошо слышная.
- Во, блин! Животное испугали!.. - рассмеялся Степаныч. - Чебурашка! Чебурашечка! А ну, - цыть! Цыть, я кому сказал!.. Заткнись, прорва!!!
Чебурашка, услышав голос хозяина, мгновенно умолкла.
- Вот так-то оно лучше будет! Ну, Егор, - поехали!
Они снова затрубили. Крик свой, дурной, пьяный, они обрывали только для того, что бы набрать новую порцию воздуха в легкие, а затем снова трубили, трубили в две глотки.
- А-а-а-о-о-о-у-у-у!!! А-а-а-о-о-о-у-у-у!!! - истошный, надсадный крик летел над озером, стелился над спокойной водной гладью, отражался эхом в холмах, а эти двое шли по центральной дороге, от фонаря к фонарю, в сопровождении кружения теней, и трубили, и трубили во всю ивановскую.
Миновали главное здание, дошли до задней ограды дома отдыха, и остановились там, под одиноким фонарем, рядом с бревенчатой банькой, замолчали, переводя дух. От надсадного крика, крика на пределе голосовых возможностей, оба раскраснелись.
- Ну, что, Степаныч?! - тяжело дыша, спросил Егор Ильич. - Ты чувствуешь, как полегчало?
- Да вроде бы... - неуверенно подтвердил Степаныч.
- Тогда пошли обратно?
Они снова обнялись и двинулись в обратном направлении. Шли все так же медленно, и голосили, голосили... Господи, как они голосили!
Подойдя к главному корпусу, они остановились возле крыльца, и снова оборвали свой крик. Некоторое время стояли, глядя под ноги, покачивались.
- А теперь-то полегчало, Степаныч?
- Еще как полегчало!!! Вот теперь точно полегчало!
- А я тебе что говорил?! Так, надо еще добавить.
- А может, - хорош?
- Я тебе дам хорош! А ну-ка, зайдем в корпус, Степаныч.
- Зачем?
- В будке у нас уже кончилось, а у меня там в холодильнике еще должно быть, - объяснил Егор Ильич.
- А-а...
Они зашли в главный корпус, Степаныч включил свет в холле. Егор Ильич пошел было к лестнице на второй этаж, но вдруг остановился, и осмотрел все исподлобья.
- Да знаешь ли ты, Степаныч, сколько денег сюда ушло! - воскликнул он.
- Да уж представляю...
- Представляю... - с этими словами Егор Ильич пнул пластиковую стенку.
- Егор!
- У, гангрена! - не вняв предостережению сторожа, Егор Ильич пнул стенку еще раз, но уже с большей силой. Пластик лопнул, посыпались осколки.
- Егор! - снова вскрикнул Степаныч. - Да ты что! Мне же попадет!
- Да ты не бойся, Степаныч!!! - прокричал Егор Ильич, подпрыгивая и пиная стенку. - Вызываю огонь на себя! А ты присоединяйся!
Дыры в стене образовывались уже после каждого удара Егора Ильича. Спустя несколько секунд он подключил к ногам еще и руки. Степаныч смотрел, смотрел на бушующего директора, затем обреченно махнул рукой, и присоединился к нему. Поначалу осторожно, с опаской, но все больше и больше распаляясь и подчиняясь той разрушительной силе, что дремлет в каждом из человеков, он тоже принялся крушить все вокруг.
- Эха! Эха! - вскрикивал Егор Ильич, нанося удары руками и ногами по белоснежной стене. - Эха!!!
- Так ее!!! Так!!! - вторил ему Степаныч, с каждым нанесенным ударом распаляясь все больше и больше. - Получай!!!
- Поддай жару, Степаныч!!! - распалял словами своего подчиненного Егор Ильич.
- И ты не отставай, Егор!!! Эх!!! Эх!!! Жаль я ножик с собой не прихватил! А то бы я еще диваны порезал!.. - С этими словами Степаныч ловко пнул один из вазонов. Тот упал и раскололся.
- Эх-ха! - Егор Ильич подскочил к тумбочке с телевизором, поднатужился и шмякнул дорогую импортную вещицу об пол. Грохнуло, рвануло...
...Наконец, успокоились, тяжело дыша, встали посредине холла, глядя на дело рук и ног своих. Еще минут десять назад ровные белоснежные стены холла зияли многочисленными дырами. Крупные и мелкие осколки усеяли пол. Телевизор и телефоны превратились в груду бесполезных обломков.
- А хорошо, Степаныч! Хо-ро-шо!!!
- Не то слово! - подтвердил Степаныч, и деловито осведомился: - Может, еще и окна разобьем?
- Зачем?
- Ну, так... Для ровного счета.
- Это уже лишнее, Степаныч, - Разум, похоже, вернулся к Егору Ильичу. Как минимум, его остатки...
- Ну, лишнее так лишнее... - согласно кивнул головой Степаныч.
До номера Егора Ильича они так и не добрались. После полученной эмоциональной встряски спиртного им уже не потребовалось. Хотелось только одного, - спать. А спать они улеглись прямо в холле. Благо, стояли здесь именно что два диванчика. Кожаную обшивку которых Степаныч так и не успел порезать, за неимением ножа. На лицах обоих застыла счастливая, умиротворенная улыбка.
******
